The Friday FIve for 19 December 2025

Dec. 18th, 2025 07:44 pm
anais_pf: (Default)
[personal profile] anais_pf posting in [community profile] thefridayfive
1. What is one thing about you that you hate?

2. What is one thing about you that you love?

3. If you had to change one thing about you what would it be and why?

4. What is one word that you would use to define yourself?

5. Imagine what you would look like in a perfect world...what do you look like?

Copy and paste to your own journal, then reply to this post with a link to your answers. If your journal is private or friends-only, you can post your full answers in the comments below.

If you'd like to suggest questions for a future Friday Five, then do so on DreamWidth or LiveJournal. Old sets that were used have been deleted, so we encourage you to suggest some more!
paserbyp: (Default)
[personal profile] paserbyp
Rак может измениться человек после восьми лет за решеткой, что помогает сохранить надежду и достоинство в заключении и как в нем переосмысляется представление о свободе. Илья Шакурский рассказывет, как обезопасить себя тем, кто находится «в зоне риска» по политическим делам, и делится историей создания сборника «Записки из темноты» — книги, выросшей из его тюремных очерков и писем.

Вопрос: Как изменилось ваше представление о свободе и несвободе за время заключения?

Ответ: Прогуливаясь по огромной территории промышленной зоны по пути на работу, я чаще всего создаю для себя иллюзии, что нахожусь на свободе. Просто иду по проселочной дороге в своей глубинке и любуюсь тем, как воробьи купаются в лужах и ветер колышет высокие заросли местных заброшенных огородов. Это целительная практика, которая очень помогает сохранять спокойствие и надежду.

Недавно, во время одной из таких прогулок, я остановился, вглядываясь в пустыри и посадки за стеной, парализованный мыслью, что, кажется, окончательно утратил представления о свободе, о мире за периметром зоны. То есть во мне окончательно растворилось осознание способности быть свободным — идти куда захочешь, иметь возможность делать то, что мне недоступно уже около восьми лет. Для меня все это стало какой-то несбыточной фантазией, мол, можно серьезно пойти и искупаться в реке? Одному и когда захочешь? Можно на велосипеде хоть до Питера ехать? С девушкой можно на улице познакомиться? Да нет… Это не реально. Такого не бывает в жизни. И вот от этой мысли мне даже как-то больно стало. Я постарался отвлечься и продолжил свой путь в рабочий цех.

Что же касается нынешних представлений о свободе: иногда мы с приятелями пьем чай, обсуждаем новости из дома, рассказы наших семей и друзей. И вот эти истории с воли: о сокращениях на работе, о дронах в центрах провинциальных городов, о выключенном интернете и блокировках, о подорожании продуктов и вынужденной эмиграции, — вызывают диссонанс после вида утренних улыбок и ехидства ведущих новостей на ТВ. Мы существуем на стыке трёх реальностей. Одна — это та, в которой мы находимся, здесь свои заботы: этапы, УДО, ШИЗО, промзона, передачи. Вторая — где находятся наши близкие, жизнь которых, судя по рассказам, скатывается в какой-то тоталитаризм. И третья — это реальность из ТВ, где стабильность, победы и развитие. Многие из нас сидят в лагерях с прошлого десятилетия, которое было совсем другим и представление о котором — это единственное, что мы сохранили.

Теперь же мы, будучи в заключении, нередко слышим жалобы на то, как тяжело на свободе — там, куда нам предстоит вернуться со своим законсервированным восприятием.

Вопрос: Был ли момент в колонии, который стал для вас переломным в восприятии происходящего?

Ответ: Многое поменялось во мне и вокруг меня после февраля 2022 года. Я видел реакции людей, видел первые этапы на фронт, слышал мнения, видел, как люди вдруг срывали свои ангельские маски. Я ощущал, как смерть прикоснулась к целым поколениям. Исходя из этого я пересмотрел взгляд даже на собственный поворот судьбы: на отношение к людям и к обществу в целом, на глубину вечных вопросов о добре и зле и о принципах противостояния между ними. Теперь я иначе воспринимаю происходящее не только глобальных и окружающих меня событий, но и свой собственный путь и взгляд на мир.

Вопрос: Когда вы начали думать о том, что ваши письма могут сложиться в книгу?

Ответ: Я не думал об этом. Я вообще не думал о том, что удастся что-то напечатать, пока я сижу. Для меня мучительно заниматься самооцензурой ради скорейших публикаций, поэтому пока что я создаю лишь отпечатки своего восприятия в виде очерков и статей без какой-то определенной цели о книге. Некоторые из моих работ публикуются уже сегодня, и поэтому ребята из правозащитных и активистских проектов решили сложить из них небольшой сборник, за что я им премного благодарен.

Я предложил ряд очерков в хронологическом смысловом порядке и варианты названия сборника. В итоге книга «Записки из темноты» стала не просто сборником одного автора, а результатом совместной работы активистов, художников, издателей, друзей и родных. Но не буду скрывать, что на протяжении всего срока я все-таки вынашиваю в своих планах структуры и содержания будущих книг. Мне есть что рассказать: о детстве и юности, о периоде начала «Дела Сети» и о моем опыте лагерного заключения. Но чтобы читатель мог погрузиться во все тонкости и глубину событий, необходимо время и иные условия. А пока что различные издания и интернет-ресурсы продолжают публиковать мои новые статьи, стихи и наблюдения, которыми я стараюсь периодически делиться. Также телеграм-канал «Это надо видеть», созданный моими друзьями, собирает и публикует все мои старые и актуальные работы, которые, может быть, все же станут содержанием новой книги.

Изначально книгу планировало печатать российское издательство, но из-за ужесточения законодательства и непредсказуемости его трактовки от этой идеи решили отказаться. Проект рисковал остаться лишь в электронной версии, если бы не проект Freedom letters (спасибо им огромное). Объем содержания сборника изначально был ограничен, поэтому я предложил часть моих записок. Инициаторы сборника решили убрать лишь один из предложенных текстов, чтобы, опять же, не наткнуться на законодательную цензуру, заменив его текстом о моем друге и фигуранте «Дела Сети» Васе Куксове и парой моих стихов.

Вопрос: Как вы представляли себе читателя этой книги? И есть ли читательский отклик сейчас?

Ответ: С момента печати «Записок из темноты» друзья и родные периодически присылают мне различные рецензии и отзывы о книге от различных авторов и читателей. Сейчас, в новой колонии, мне почти что не отдают писем, поэтому с июня 2025 года я практически потерял доступ к большей части поддержки и отзывов, но незадолго до этапа друзья успели прислать мне фотографии «Записок» из самых разных уголков мира: от стран Балтии и Грузии, до США и Канады. Я знаю, что книгу читают самые разные люди: эмигранты, учителя, студенты, активисты, заключённые и даже представители так называемых органов.

Исходя из содержания отзывов, мне очень важно и приятно узнавать о том, какие смыслы и настроения находят читатели в моих «записках», насколько глубока сопричастность людей с наблюдениями и размышлениями заключённого. Я отмечаю для себя то, что каждый читатель выделяет для себя абсолютно разные части книги, не определяя одной «самой удачной» и особенной главы. Я ещё только учусь писать, можно сказать, набиваю руку на более объемные и важные работы, поэтому отзывы читателей из писем и весточек — это также мой учебный материал и источник вдохновения.​

Вопрос: Что вас больше всего поддерживает в солидарности с другими заключёнными?

Ответ: На протяжении всего моего нахождения в заключении я крайне редко наблюдал, к примеру, массовые акты солидарности среди заключённых. Мне или просто не повезло, или времена «арестанской сплочённости» просто миновали. Есть локальная взаимоподдержка, основанная на близком и дружеском взаимопонимании среди определенных групп, «семей», землячеств или религиозных общин. Например, с гордостью могу отметить, что политзеки чаще всего, независимо от национальных, религиозных или идейных различий, всегда поддерживают друг друга: как в сложных ситуациях с другими заключёнными, так и в проблемах с администрацией. Во многом такая преемственность солидарности политзеков, сохранившейся с конца советской эпохи, не позволяет ощущать себя одиноким в системе и укрепляет дух. Надеюсь, такие отношения среди политзеков складываются и в других местах заключения.

Что касается взаимопомощи, здесь все так же, как и на воле. Есть доблестные ребята, для которых дружба и мораль — не пустые слова.

Порой я видел, как такие люди страдали в ШИЗО и действовали в ущерб своему положению, отказываясь быть штрейхбрейкером или стукачем, и, тем самым, вызывали к себе высокое уважение. Но в значительной степени здесь больше гонора, так называемых «понтов». На деле же все эти «уважаемые» и «достойные» оказываются полной противоположностью тех, кого из себя хотели представить.

Вопрос: Есть ли среди нынешних политзаключенных истории, которые вы считаете особенно важными для широкой огласки?

Ответ: Времена, когда в России каждое политическое дело почти сразу становилось громким, и их можно было по пальцам пересчитать, уже прошли. Сейчас в стране каждый месяц выносят приговоры десяткам политзеков, и столько же задерживают. Я не имею на данный момент возможности отследить основную часть из них. Безусловно, говорить нужно в первую очередь о тех, о ком пока что никто не знает, ибо безызвестность может подразумевать за собой риски различных угроз. Например, никто из нас не знал о Павле Кушнире, который держал голодовку в ШИЗО, пока он не погиб. Нужно говорить о тех, кто испытывает серьезные проблемы со здоровьем или прямо сейчас находится под давлением и может стать жертвой пыток. Лишь общественное внимание к судьбе этих людей способно спасти их.

В этом году в лагерь приезжают много осуждённых по политическим обвинениям и получивших огромные сроки заключения. Зачастую это не активисты и не представители различных движений, а обычные работяги, студенты или даже школьники. Они понятия не имеют, что существуют проекты по их поддержке и что они сами являются политзаключенными. По рассказам прибывших в лагерь, СИЗО сейчас забиты подобным контингентом.

Со своей колокольни могу лишь обратить внимание на судьбы тех политзеков, с которыми мы идейно близки и поэтому я стараюсь быть в курсе их положения. Это Азат Мифтахов, по отношению к которому оказывается давление в колонии, Руслан Сидики, которому угрожают очередными пытками, Саша Снежков, против которого возбудили новое уголовное дело, и ребята из «Тюменского дела», у которых сейчас идут суды и им как никогда необходима финансовая поддержка для работы адвокатов.

Вопрос: Если бы вы могли напрямую обратиться к тем, кто находится «в зоне риска» по политическим мотивам — что бы вы сказали?

Ответ: Так вышло, что задержания по делу «Сети» стали одним из предвестников новой репрессивной реальности в стране. На самом деле, многие из нас тогда жили с ощущением того, что нас просто не за что задерживать. Ну, видео со стрельбой, ну манифесты и обсуждения, что ещё? Сложно было тогда представить, что за это все могут обвинить в терроризме. Хулиганство, вандализм, даже экстремизм или призывы к массовым беспорядкам — к этому мы может и были готовы. Но никто из нас точно не ожидал, что нам подбросят стволы и гранаты, будут пытать током и обвинят в создании террористической организации. Подобных прецедентов не существовало на тот момент. Лимоновцев в нулевые с более серьезным арсеналом оружия и политическим планом продержали в заключении не более 5 лет. Но, «Канские подростки» или «Тюменское дело» — все эти «террористы» новой формации появились уже после нас.

Времена изменились. Теперь возможно всё и к этому все должны быть готовы. Я ещё застал то время, когда можно было прийти на митинг в маске и говорить в микрофон то, что думаешь. Сейчас за плакат с двумя словами можно получить срок. Сейчас, если вы политический активист/ка и в вашей квартире нет потенциальных доказательств вашей деятельности — это не означает, что в вашей квартире ничего не найдут при обыске. Правил игры не существует. Если вы выбрали путь политического противостояния, вы должны четко осознавать, что становитесь вероятной целью для репрессий и, исходя из этого, принимать возможные меры.

Если вы думаете, что действуете в рамках закона, вы ошибаетесь.

Ознакомьтесь с судебными делами политических процессов и убедитесь, что ни закона, ни прав не существует. Всегда делайте то, что подсказывает сердце и разум, но при этом уделите больше времени на изучение пройденных путей, нашего опыта и принимайте взвешенные решения. Современные политические активисты оставили внушительное практическое наследство, из которого можно подчеркнуть то, что не позволит вам наступить на те же грабли.

Существуют удачные примеры активистской бдительности. Ребята устанавливали собственные камеры видеонаблюдения за своим жильем и могли видеть как кто-то пытается проникнуть в их квартиры или ведёт слежку, выявляли провокаторов и обнаруживали шпионские программы на своих устройствах. Все это позволило четко осознавать вероятность готовившихся репрессий и необходимости предотвратить их последствия. Иногда я возвращаюсь к событиям прошлого и понимаю, как долго ко мне поступали предупредительные знаки об угрозе репрессий, которые я игнорировал, наивно полагая, что меня просто не в чем обвинить. Теперь же, когда прошлого уже не вернуть, нам остаётся лишь не обесценивать опыт пройденных путей и выявлять из них максимальную пользу для тех, чье нахождение на свободе гораздо важнее, чем очередное пополнение списка политзаключенных.

Вопрос: ак вы думаете, почему общество так быстро привыкает к ужесточению репрессий?

Ответ: Общество, к сожалению, в основе своей крайне пассивно, в нем просто отсутствует высокая степень коллективной эмпатии. Видели различные пранки в Ютубе где все проходят мимо человека, которому нужна помощь и лишь единицы останавливаются, помочь? Вот эти единицы у нас воспринимаются героями, потому что их мало и их проявление соучастия и поддержки представляется не как что-то естественное, а как социальный феномен, сохраняющий надежду, что в обществе массового эгоизма ещё не всё потеряно.

Приведу ещё один пример из личного опыта. В лагере большая часть заключённых никогда не поверит в то, что меня действительно пытали током и подкинули оружие. У большинства совершивших то или иное преступление это просто не укладывается в голове. Им легче объяснить мою позицию броней и линией защиты. Но знаете, кто чаще всего верит мне и относится с пониманием? Это или члены ОПГ, также пережившие пытки, или осужденные по экономическим статьям, хорошо понимающие то, как фальсифицируются дела, или же молодежь, которая ещё на воле читала «Медиазону».

Ответы на эти вечные вопросы о степени терпения российского общества кроются и в фольклоре — «пока гром не грянет, мужик не перекрестится» или «моя хата с краю». То есть, пока человек сам не столкнется с проявлением беспредела и несправедливости, пока репрессии не коснутся каким-то образом его самого или же близких людей, он предпочитает ничему не верить, быть эдаким скептиком, который считает, что он «никуда не лезет и находится в безопасности», а «вот эти все политические, скорее всего, сами виноваты». Есть даже те, кто понимает суть происходящего, но, исходя из своих убеждений, поддерживает подобные процессы, считает, что так всем нам и надо: «западникам, предателям, жидам и бесам».

Для меня лично предельной точкой, после которой я понял, что какой-то грани репрессий не существует, — стало задержание и суд над детьми. Детьми, которые стали политзаключенными. Отравления политиков, убийства, пытки, сроки — все это раскручивается с большей силой, набирает скорость, поглощая в себя все большие категории общества, принося ещё большее горе в семьи, в судьбы отдельных людей, часть из которых, возможно, ранее предпочитала не знать обо всем том, о чем пишут все эти издания-иноагенты. Я встречал здесь таких людей. Они совершенно меняют свой взгляд, когда сами становятся жертвами репрессий, но осознание даётся большой ценой.

История России все это уже демонстрировала. Кто-нибудь остановил убивающих многих, разрушающий и губительный сталинизм? Нет. Все жили своей спокойной жизнью, ко всему привыкли. Привыкали делать вид, что ничего не происходит. И как всё это закончилось? Просто тиран умер. Если бы не умер, кто знает, сколько бы ещё жизней было загублено.

У меня особо нет никаких вопросов к пассивной части общества. Скорее, большую ответственность за происходящее несёт малочисленная, но активная часть населения страны, мы сами, различные оппозиционные движения и просто люди, которые все видят и всё понимают, но или же ничего не делали (ведь все бессмысленно) или же в приоритете своей деятельности ставили интриги и внутриоппозиционные противостояния.

Это касается и анархистского движения, частью которого я являюсь. В 2013 году, вместо того, чтобы объединить усилия и так малочисленных групп активистов, анархисты пришли к расколу из-за вопроса использования символики движений, борющихся против различных дискриминаций на митингах и мероприятиях анархистов. Что в итоге? В итоге эти вопросы уже просто не актуальны, так как символика запрещена, так же, как и митинги и мероприятия анархистов.

То же самое сейчас происходит в кругах эмигрировавшей оппозиции. Пока в застенках томятся их сторонники, пока страна приближается к тоталитаризму, в СМИ продолжают всплывать подробности взаимных обвинений и разборок российской оппозиции, и, судя по всему, сейчас куда острее стоят вопросы о том, какие же все-таки флаги лучше использовать на митингах в Германии.

Как по мне, к черту все флаги. В первую очередь необходимо вспомнить о том, что для нас всех важнее: а важнее флагов Мир и Свобода. Это в первую очередь должны понять не те, кто уже давно ко всему привык, а те, кто привыкать не хочет.

Вопрос: Есть ли у вас личный план — чем вы хотите заняться в первые месяцы после освобождения?

Ответ: Планы строятся чуть ли не каждый месяц или каждый год. Каждый новый период своего нахождения в тюрьме или в лагере, я строил новые планы, примерные контуры деятельности, встреч и достижений на тот случай, если я завтра же окажусь на свободе. Но время все же в более быстром темпе вносит серьезные коррективы, стирая из моих зарисовок будущего множество линий. Сейчас сложно представить, в какую страну я вернусь после освобождения, как это будет выглядеть и что меня будет окружать. Я сохраняю внутреннее стремление к жизни, мотивацию к деятельности и тягу к воплощению мечтаний, но пока что мне сложно представить четкий маршрут действий после освобождения. Мир сейчас слишком быстро меняется. В любом случае придется импровизировать, но при этом я сохраняю перечень приоритетных задач, на случай самого разного развития событий после того, как окажусь за периметром стен.

Вопрос: каким вы видите движение в защиту прав политзаключённых в будущем?

Ответ: Опять же, сложно говорить о будущем сегодня. В будущем я хотел бы видеть деятельность данного движения лишь на страницах истории, как и само понятие «политзаключенный». На сегодняшний день права политзаключенного в основном защищаются широкой оглаской. После приезда адвокатов, жалоб в различные инстанции, публикаций в СМИ, администрация колоний чаще всего начинает выполнять законные требования политзаключенного (получение медицинской помощи, доступ к письмам, выход из ШИЗО и т.д), но существуют такие места, где администрация идёт в принципиальное противостояние, независимо от общественной поддержки и работы правозащитников. В таких случаях становится практически невозможно вытянуть человека из убивающих его условий (примеры всем хорошо известны), поэтому я считаю, что приоритетной задачей правозащитного движения должно стать именно освобождение политзаключенных путем различных методов: актировки, УДО, амнистии или возможные обмены.

На примере Беларуси мы можем убедиться, что это возможно. Я не думаю, что освобождение десятка или сотен политзаключенных Беларуси — это личная инициатива Лукашенко. На сегодняшний день темпы увеличения количества политзаключенных в России и сроки их заключения только растут. Правозащитное движение, увы, не имеет столько ресурсов и возможностей, чтобы обеспечить безопасность и соблюдение прав каждого политзаключенного, поэтому, на мой взгляд, сегодня нам не менее необходимо движение именно за освобождение политзаключенных.
angledge: (polar bear angry)
[personal profile] angledge
A few days ago, Alan texted Annie & told her to lock up the house. His reason? He had seen a woman driving slowly past our house, looking down our driveway, then down our neighbor's driveway. Then he saw her doing the same thing on the street around the corner from our house.

"Did you ask her if she was lost?" I asked him.

"No. I think she was casing our house to steal something, maybe packages."

Annie was worried enough about it that she was locking the doors behind us for the whole weekend.

This morning, an unknown car drove down our driveway. Hobbes started barking, Annie was screaming my name.

It was an Amazon delivery driver working out of a private vehicle.

This shit is so toxic. That boat might be smuggling drugs! Kill everyone on it without confirming any facts! That oil tanker might be part of a terrorist smuggling network! Board it & take the oil! There might be some criminals amongst the millions of immigrants that enter our country! Seal the border!

Fear, fear, fear, fear - be afraid! Never stop being afraid! Only a STRONG MAN will be able to quell your fear!

Thank you, but no. I choose the way of the Prince of Peace.

The Funeral Theory

Dec. 15th, 2025 04:02 pm
paserbyp: (Default)
[personal profile] paserbyp
Have you ever felt like you’re spending your life trying to live up to others’ expectations? Well, you might want to give the funeral theory a read.

The “funeral theory” has been trending across social media and TikTok. The ideas, which not unattributed to a single author or to a study, touch on the idea of what might happen at your funeral.

“At the average funeral, only ten people cry. Ten. That’s it,” the viral phrasing goes. “You spend your whole life pushing, striving, breaking your heart open for people, holding it all together … and in the end, only ten people are emotionally impacted enough to cry.”

It continues to posit that “half” of potential guests might not arrive due to inclement weather.

Online, the words are prompting reflection and reactions. “That wrecked me when I first read it. But it also freed me,” TikTok user wrote in the caption of a video that has amassed millions of views.

“If so few people will care that deeply at the end, why are we so obsessed with what everyone thinks while we’re living? Why do we build lives around keeping others comfortable when they wouldn’t even bring an umbrella to our burial?” she asked.

"This is your reminder: You are allowed to want more. You are allowed to do what makes you happy. You are allowed to build a life that pays you and fulfills you," she continued.

In the comments, people debated the funeral theory's impact, as well as this user's take on it.

One said the theory resonated, as "the rest of the world moved on" after her dad's death, while her "world ripped apart." Another person said the theory should inspire others to "try harder to have a meaningful impact on as many people as possible," rather than avoiding people. Another said it's not about who cries at your funeral — it's "about who makes a difference to your life when they are here and who you are there for."

The funeral theory is everywhere, but is it an accurate assessment of what actually happens at a funeral? We found out — plus, why it's resonating.

Jesse M. Gomes, executive director of the Connecticut Funeral Directors Association, has overseen hundreds of services, and cautions against reading too deeply into the theory's numbers.

Since grief manifests differently, the amount of people crying at a funeral isn't an indication of a person's impact, he says.

"The absence of visible crying does not indicate a lack of love or connection; rather, it often reflects the diverse ways people honor the deceased and cope with loss,” Gomes tells...

“Some people cry openly, while others process loss more privately or demonstrate their grief through quiet reflection rather than tears,” he continues.

Gomes has seen, however, weather impact turnout — but he wouldn't take that as a sign of a person's impact, either.

“I wouldn’t attribute it to a lack of care but rather to practical concerns about safety, accessibility and the challenges people face in traveling during difficult conditions,” he says.

Gomes notes that people can now livestream funerals in case there’s bad weather. That way, the deceased’s loved ones can still pay their respects in a way that’s comfortable for them.

“Those who truly valued the relationship find ways to honor the deceased, whether in person, virtually, or through other meaningful gestures of support to the family,” he says.

He says the “most meaningful services” don’t depend on how many people cry at your funeral or who attended, but rather the legacy you left in everyone’s hearts.

“Having orchestrated hundreds of services, I’ve learned that funerals reveal the true essence of how someone lived, not through grand gestures, but through the stories shared, the quiet acts of kindness remembered and the lives they touched with genuine presence and care,” he says.

“The most meaningful services I’ve directed have been for individuals who lived with humility, treated others with dignity and invested in authentic relationships rather than superficial connections,” he adds.

“These experiences have reinforced my belief that legacy isn’t built through seeking attention or approval, but through consistent, respectful engagement with our community and loved ones.”

While the numbers might not check out, Gomes says he understands why the theory is resonating so deeply with people. Death “has a profound way” of putting everyone’s lives into focus, he says.

“When we’re confronted with mortality, whether our own or someone else’s, the superficial concerns that consume our daily lives fade away, leaving only the essential truths about love, relationships, legacy and how we’ve treated others. It is the final chapter,” he says.

Dr. Anne Castley Burdzy, founder of Be Well Psychology, said she believes the funeral theory has taken off because it allows people to take a hard look at their lives and re-evaluate who they give their time to.

“Many of us strive to achieve external validation rather than internal validation,” she tells TODAY.com, adding that “there are so many factors that contribute to people-pleasing behavior.”

“From early childhood we may choose to repress anger or fail to express our needs in order to avoid rejection or abandonment. We may carry these behaviors into our adulthood and as a result experience chronic stress, burnout and possibly physical illness do to a failure to set boundaries and a failure on meeting our own needs,” she says.

Burdzy notes that we can “break this cycle by focusing on our personal goals, setting boundaries, and emphasizing self-compassion.”

“By being our authentic-self, we can make sure our needs are met, while still establishing meaningful connections with others,” she adds.
paserbyp: (Default)
[personal profile] paserbyp
Почти четыре года назад в марксистском движении России разгорелась дискуссия, что важнее для левой организации: демократические принципы или научный авторитет, и какой должна быть ее структура. Из этого спора родился новый марксистский коллектив — журнал «Спичка». Он возник на пересечении теории и практики после раскола внутри онлайн-издания Lenin Crew. По словам создателей «Спички» их главной мотивацией стало желание вернуть левому движению живой язык, а также понятные, прозрачные и справедливые правила и решения.​​

Вопрос: Как появилась "Спичка"?

Ответ: «Спичка» появилась в апреле 2020 года, когда мы окончательно разошлись с коллективом Lenin Crew (LC) по вопросу «научного централизма» (НЦ).

НЦ противопоставлялся демократическому централизму (ДЦ), на основе которого работали коммунистические партии ХХ века. Принципы НЦ — это попытка определить, как должна работать коммунистическая партия в XXI веке и как должны приниматься решения в марксистской организации. Партия появится ещё не скоро, а коллектив LC уже есть, поэтому на этой концепции строилась работа журнала.

Долгое время мы все разделяли научный централизм. Был, правда, нюанс: каждый понимал его по-своему. Поэтому в конце 2019 года коллектив LC решил выработать общее понимание НЦ. Как раз дискуссии по вопросу научного централизма и стали предпосылкой для раскола.

Те, кто затем основал журнал «Спичка», отстаивали идею демократического централизма с теоретическим цензом для тех, кто хочет в редакцию — руководящий орган коллектива. Нужен был прозрачный механизм, по которому человек туда попадает. Наши предложения руководство LC не приняло, поэтому мы с большинством кружков ушли, основав своё медиа.

Вскоре после раскола LC выпустили свой манифест о научном централизме.

Вопрос: На каких принципах основывает свою работу проект? В связи с этим расскажите про разногласия с другими марксистскими коллективами. В частности, Lenin Crew и КрасноBY. Эти коллективы следуют научному централизму – что это за принцип и почему вы не согласны с таким подходом? В чем ваше отличие в организации работы?

Ответ: Если речь об организационных принципах, мы придерживаемся демократического централизма с теоретическим цензом. Коллектив у нас состоит из двух ступеней: из редакции и кандидатов в редакцию.

К выработке решений мы стараемся привлекать как можно больше людей из коллектива, однако итоговое решение принимает ядро — редакция. Она пополняется путём кооптации, то есть принимают в редакцию сами редакторы. Но предложить свою кандидатуру может любой член коллектива.

Для того чтобы пройти в редакцию, нужно поработать в коллективе три месяца и пройти собеседование на знание теоретического минимума согласно программе наших кружков. Чтобы это было прозрачно, на встрече, кроме редакторов, должны присутствовать несколько кандидатов в редакцию. Таким образом мы стараемся вовлекать в редакцию большинство активных товарищей.

Иная ситуация в коллективах с научным централизмом. У нас есть статья «Хороним научный централизм»(https://spichka.media/scientific-centralism-rip) — там мы описали, почему эта концепция нежизнеспособна. Опишем кратко её основные идеи.

Научный централизм придумали как противопоставление демократическому, где решение принимает большинство. В НЦ, соответственно, решают только те, кто имеет достаточную квалификацию вне зависимости от мнения большинства. На то он и «научный».

Но НЦ неприменим на практике — ни в научном сообществе, ни в политической организации. В нём заложены проблемы, которые будут приводить к расколам.

Вопрос: Кто должен руководить — большинство или эксперты?

Ответ: В соответствии с принципами НЦ, чтобы попасть в редакцию, надо доказать компетентность, то есть показать глубокое знание марксизма и способность его применять, прежде всего в исследованиях и дискуссиях. Звучит красиво и обоснованно, но никаких критериев не было все годы, пока мы работали в LC. На деле редакторы в НЦ сами решают, кто компетентен, а кто нет.

Отсюда следует проблема: редакция может игнорировать претензии рядовых членов, организационные и теоретические проблемы и принимать тех, кто лоялен руководству коллектива. Для остальных есть два варианта: начать дискуссию или уйти.

Из-за подобных непрозрачных механизмов пополнения руководства многие активные товарищи не могли попасть в редакцию, в то время как в редакции оставались люди, чья польза для журнала была спорной.
Другой организационный принцип НЦ — единогласие как главная форма выработки решений, а голосование — лишь крайняя мера, когда прийти к единому мнению не получается. В таком случае, чтобы быть услышанным в коллективе, нужно начинать дискуссию. На деле это приводило к тому, что любое хоть чуть-чуть важное решение можно было принять, только пройдя все круги научно-централистического согласования.

Авторы манифеста научного централизма противопоставляют единогласие голосованию исходя из простой логики: если истина всегда одна, то марксисты через научную дискуссию должны прийти к одному результату. Ведь истинного результата не достигают голосованием. Так авторы сузили производство научного знания от масштабов всего общества, — где это пожелание работает в перспективе, — до коллектива в пару десятков людей, где, очевидно, у большинства будет своя специализация, ограничивающая знание. Так и выходит, что в каком-либо вопросе у них разбирается один-два человека, они и должны решать, что истина, а что нет.

Мы тоже желаем единогласия и делаем для этого всё, что в наших силах. Если мы прорабатываем нерешённые вопросы теории, мы попутно можем разойтись в оценках, и это нормально. Если же мы заранее декларируем результат исследования, то это не исследование.

В итоге, когда единогласие по какому-то вопросу заранее декларируется, те, кто высказывает какие-то сомнения в правильности линии, сразу попадают в стан «шатающихся». Неважно, новый ли это член коллектива или старый.

Вопрос: Какова тогда миссия "Спички"?

Ответ: Мы считаем, что миссия любого марксистского коллектива на данный момент — способствовать политизации рабочего класса, направить его в сторону политической субъектности, организовав наиболее активную его часть в партию. Другими словами, наиболее активные, передовые прослойки работников нужно заразить социалистическим сознанием, а в кризисный момент — повлечь за собой остальной народ.

Задач на пути к этой миссии — множество. Приведём наиболее крупные:

1. Разобраться в устройстве современного капитализма.

Поняв окружающее общество в общих чертах и получив актуальные данные о нём, мы сможем вести пропаганду более продуктивно и будем способны точечно взаимодействовать с разными прослойками работников.

Надо знать общество достаточно хорошо, чтобы сформулировать проблемы, которые касаются как большинства людей, так и отдельных прослоек общества, и при этом предложить решения их специфических проблем.

Не абстрактно декларировать, что нам нужен социализм, а иметь конкретные предложения, как и зачем из нынешнего состояния общества переходить к принципиально иным общественным отношениям.
Чем лучше мы понимаем общество, тем адекватнее наши тактика и стратегия.

2. Сформировать позитивный образ будущего

Чтобы представить будущее, надо изучить прошлый социалистический опыт и выявить объективные предпосылки для социализма в современном обществе.

Исторически наш коллектив был больше сосредоточен на изучении опыта социалистических стран. На эту тему мы выпустили массу статей. Но стоит признать, что мы больше критиковали этот опыт, чем пытались выделить в нём позитивную составляющую. Уметь проблематизировать своё исследование, исходя из актуальных потребностей, — сложный навык, которому нам нужно учиться.

Таким образом, марксистам надо сформулировать, каким они видят социализм и что надо делать, чтобы его построить.

3. Вести агитацию и пропаганду, используя современные инструменты

Чтобы эффективно распространять социалистические идеи, надо осваивать разные форматы подачи материала, подстраиваясь под разную целевую аудиторию. К примеру, ЦА нашего медиа — марксистская и околомарксистская.

4. Подготовить кадры в разных городах

В левой среде внимание к марксистским кружкам уже прошло свой пик. Но потребность в подготовке идейно близких, грамотных кадров, распределённых по городам, никуда не делась. Активных единомышленников много не бывает. Мы продолжаем совершенствовать программу обучения в кружках, пытаясь сделать её доступной, фундаментальной, но приближенной к актуальным проблемам.

5. Преодолеть разногласия с другими коллективами

Марксистских коллективов много, но они распылены и не сильно настроены к сближению позиций и слаженным действиям. В этом направлении нам ещё работать и работать.

Вопрос: Когда «Спичка» создаст партию?

Ответ: Технически мы можем создать партию хоть завтра. Назовём себя не журналом, а партией, но это не изменит главного — партия без связи с массами ничего собой не представляет.

Партию имеет смысл создавать, когда появляется рабочее движение. Марксисты сами это движение не создадут и сами не организуют забастовки за рабочих. Когда люди стихийно вовлекаются в политическую борьбу, выходят на митинги, организуют забастовки, организовывать это движение, координировать его должна партия.

В текущей политической ситуации надо готовить предпосылки для будущей партии. В частности, критическую массу марксистов на местах.
Даже если эта масса уже существует, она распылена по разным коллективам. Открытый вопрос — стремятся ли эти коллективы если не к объединению, то хотя бы к поиску точек соприкосновения.

В любом случае сейчас на повестке у марксистов создавать структуру, на основе которой можно будет организовать партию.

Вопрос: Что значит «субъектность рабочего класса»?

Ответ: Этот вопрос связан с предыдущим. Рабочий класс субъектен, только если он способен бороться за власть, влиять на политику и отстаивать свои интересы.

Первые проявления субъектности — это местная самоорганизация, борьба за улучшение условий труда, профсоюзная работа. Когда же рабочий класс уже начинает проявлять себя на местах, ему нужна партия, чтобы повсеместно, организованно отстаивать свои классовые интересы и политическую программу.

В начале XX века большевики трудоустраивались в разные компании, проявляли себя как передовые работники и, пользуясь заработанным авторитетом, побуждали своих коллег на местах к борьбе.

Сейчас наша задача — выйти на таких рабочих, чтобы через них уже продвигать идеи о том, что у рабочего класса есть единые интересы, которые нужно отстаивать.
В конечном итоге российским трудящимся нужна партия, выражающая их интересы. Тогда уже можно будет говорить о субъектности рабочего класса.

Вопрос: Как вы представляете свою политическую деятельность после смены режима? Готовы ли вы с кем-то объединяться для увеличения шансов представительства во власти? Если да, то с кем? Как будет выглядеть ваша работа и ваша программа?

Ответ: Рано или поздно Путин перестанет быть президентом. Тогда с высокой вероятностью начнётся борьба за власть. И в этот момент части российской элиты попытаются опереться на массы для борьбы друг с другом. Кто-то сделает упор на ультраправых, кто-то — на прозападных либералов. И в это время государство ослабит контроль за политикой, а значит, появится окно возможностей для марксистов.

Когда начнётся «Оттепель», марксисты должны будут объединиться — в единую партию или коалицию, чтобы действовать сообща. Задача — предложить людям альтернативный взгляд на развитие страны. Если мы этого не сделаем, это сделают ультраправые.

Готовы ли мы с кем-то объединяться? Да, готовы. Но коалиция — это вопрос тактики. Коалиция кого и с кем?

Мы сейчас не являемся политической силой. Оппозиционных политических сил тоже не видно ни среди левых, ни среди либералов. Организации последних, которые имели потенциал до 2022 года, сейчас разгромлены.

Как будет выглядеть наша работа? Тут легко уйти в фантазии, поэтому ограничимся самым главным. Мы будем стараться убеждать людей в своей правоте, показывать им, что капитализм ведёт ко всё более глубокому кризису, а единственный выход из этой катастрофы — социализм.

По поводу программы отсылаем вас к нашей статье про переходную программу Маркса и Энгельса(https://spichka.media/transition-program). Если кратко, мы считаем, что ключевые пункты программы политических и экономических преобразований мы должны сформулировать и обсудить уже сейчас. Нужно сформулировать позитивную программу: что мы предлагаем в качестве альтернативы. На основе этой программы нам и надо готовить объединение или коалицию с другими левыми группами.

Вопрос: Что для вас марксизм? Кто такой марксист сегодня на примере вашего коллектива?

Ответ: Марксизм — это одновременно социальная, экономическая и политическая наука со своей философской базой.

Материализм, который заложен в основу марксизма, даёт возможность осмысливать самые разные вопросы — начиная с естественнонаучных и заканчивая этическими и эстетическими. Но марксизм прежде всего позволяет разносторонне описать общество и его движущие силы.

Большинству неочевидна связь между их личными проблемами — самореализацией, саморазвитием, проблемами в семье — и проблемами общественными, например, войнами, сокращением социальных гарантий или межнациональными конфликтами. Марксизм позволяет эту связь обнажить, выявить в ней исторические закономерности и благодаря этому — наметить пути для их преодоления.
Самое главное: с точки зрения марксизма, эти проблемы невозможно решить без участия в революционной практике, без вовлечения в неё большинства угнетённого класса.

Того, кто разделяет такую установку, пытается ей соответствовать словом и делом, мы называем марксистом.

Вопрос: Какие ключевые изменения вы вносите в традиционную марксистскую программу?

Ответ: Мы долгое время изучали опыт социалистического строительства, в том числе советского, и пришли к выводу, что социалистической экономики ещё не существовало. Но при этом в том же советском обществе не было и полноценного капитализма. Так мы пришли к необходимости описать это общество как переходное.К сожалению, СССР переходный период не преодолел, хотя некоторые марксисты не хотят это признавать.

Классический исторический материализм подразумевает наличие переходного периода между капитализмом и коммунизмом. В общем виде об этом писал тот же Ленин.

Но общества, в которых сосуществуют элементы экономик разных формаций, в целом описаны марксизмом плохо. Этот недостаток в историческом материализме мы и пробуем восполнять в цикле по теории переходного периода(https://spichka.media/tag/теория-переходного-периода).

Вопрос: В чем различия вашего политического видения и идеологического проекта от советского опыта? Как, на ваш взгляд, левому движению преодолевать разочарованность советскими практиками, ассоциирующимися с коммунизмом?

Ответ: Мы не противопоставляем себя советскому опыту — напротив, мы рассматриваем его как важнейшую часть истории мирового рабочего движения. Но мы отвергаем представление о Советском Союзе как о «завершённой» общественно-экономической формации.

С нашей точки зрения, СССР был переходным обществом между капитализмом и социализмом, обладающим элементами как старого порядка, так и нового. Здесь важно отметить, что мы считаем Советский Союз «социалистическими» в том значении этого слова, что он развивался от капитализма к социализму.

Но в СССР одновременно существовали и капиталистические элементы, такие как неформальная собственность, управление без участия масс. Это не «неправильный» социализм, а закономерное и противоречивое состояние переходного общества.

Вы можете более подробно ознакомиться с нашими статьями о переходном периоде.

Чтобы преодолеть разочарование в советских практиках, левым важно отказаться от двух крайностей: мифологизации и полного отрицания. Советский Союз — это пример того, как сложнейшие противоречия могут возникать внутри самого проекта освобождения труда. И эти противоречия нужно изучать и анализировать.
В отличие от сторонников «социализма в основном», для нас советский проект важен тем, что показал: переход к социализму — это сложный, длительный, неравномерный процесс, в котором прогрессивные и регрессивные тенденции могут сосуществовать, воспроизводиться и бороться. Нам нужен не возврат к «модели СССР», а движение вперёд — к подлинно и самоуправляемому социализму.

Вопрос: Ваше мнение о сегодняшнем положении левых идей в России? Что могло бы усилить влияние левых политиков и организаций?

Ответ: В России есть запрос на марксизм: уже появилось несколько поколений, которые родились после распада СССР. Эти люди не помнят 1937 года, не помнят очередей за колбасой, да и вкусный пломбир тоже прошёл мимо них. У них нет эмоциональной связи с советским периодом, поэтому им проще воспринимать его. В том числе по этой причине молодёжь интересуется марксизмом.

Марксизм становится популярнее. Это мы видим на примере блогеров, которые рассказывают про коммунизм и набирают сотни тысяч просмотров, поэтому положение марксистов небезнадёжно.

Проблема в том, что за блогерами не стоит движения. Конечно, сейчас ни у одной политической силы нет массового движения. Это беда не только левых. Но коммунисты ещё до 2020–2022 годов не начинали переходить в область политики.

Как усилить влияние левых? Надо говорить с людьми на одном языке и отвечать на их проблемы, предлагать свою позитивную программу. Сейчас всё это в зачаточном состоянии. Ответить на проблемы — это не сказать: «Таков капитализм» — а объяснить, из-за чего человек стал хуже жить и что с этим делать.
Возьмём пример — закредитованность. Почему с каждым годом она всё растёт? Потому что государство сбрасывает с себя всё больше социальных функций. Это происходит не только в России, но и на Западе. И те расходы на образование, на медицину, которые раньше государство брало на себя, теперь покрываются людьми из своего кармана. Соответственно, чем меньше зарабатываешь, тем большую часть дохода съедают расходы на вещи, которые раньше были бесплатными. Соответственно, падает уровень жизни. Чтобы поддерживать его, люди берут кредиты не только на долгосрочные покупки — квартиры и машины, — но и на потребление — свадьбы, айфоны, отпуска. А что мы предлагаем с этим делать? — вот вопрос, который должен волновать марксистов. Вероятно, надо рассматривать варианты кредитных амнистий. Но это надо продумать так, чтобы эта мера не была демагогией.

Когда левые начнут ориентироваться на будущее, на позитивную программу, тогда марксизм станет great again.

Мы не будем говорить, что левые идеи станут популярными сами по себе, когда «придёт время». На наш взгляд, даже когда оно «придёт», левые идеи не овладеют народом, если коммунисты не поймут, как с народом общаться в наше время. Главное, не стоит противопоставлять себя ему, как мы это сделали предложением ранее.

Надо просто быть обычным человеком и писать тексты, снимать ролики, записывать подкасты, вставая в позицию пользователя, который левыми идеями не интересуется. Например, человеку должно быть интересно повышение тарифов ЖКХ? Ясно, что да, так как это касается его жизни непосредственно. Но хорошая ли это почва для агитации? Нисколько. Стерпится и слюбится. Повышением тарифов никого не удивишь.

А как тогда писать? Сложный вопрос, о нём можно говорить долго. Если кратко — рушить привычное восприятие проблемы, преподносить её под новым, неочевидным для человека углом, давая ему новый читательский опыт, который он никогда не получал. Надо изучить проблему, увидеть её новые для всех людей причины. В конце можно подвести и к СВО и капитализму, если хочется, но так, чтобы это органически вытекало из текста.

А вообще, о тарифах ЖКХ писать не стоит. Это плохая тема для агитации. Пишите о том, что волнует людей в повседневной жизни. Например, как выжить в Москве на 30 тысяч рублей в месяц, но пусть в таком тексте красной нитью, подводными течением проходит критика капитализма. Или почему человек чувствует выгорание и не может получать удовольствие от работы.
Человек должен сам ощущать идею, заложенную в тексте. Не нужно ему её называть. Он в неё не поверит. Надо к ней подводить, описывая явления, связанные с ней, органически её определяющие. Это не просто. Надо думать. Но лучше подумать, чем испортить своим текстом ленту пользователя.

Пока на широкую аудиторию мы выходить не собираемся. Чтобы сделать это грамотно, нужен коллектив специалистов, нужно самим научиться писать. Мы пока учимся.

Вопрос: Есть ли попытки совместной работы с другими левыми организациями? Есть ли направления деятельности, по которым различные марксистские организации работают вместе? Есть ли у вас идеологические оппоненты на левом фланге в медийном пространстве?

Ответ: Сейчас нет сообществ, с которыми бы мы регулярно сотрудничали. Исключением можно назвать регулярные контакты с организаторами кооперативов. Но в основном всё взаимодействие сводится к взаимным репостам либо к призывам поучаствовать в проектах и мероприятиях товарищей.

Мы взаимно репостимся с «Рабкором». Часто нас упоминает коллектив «Думай сам, думай сейчас», за что мы им благодарны. Помогали некоторым коллективам создавать марксистские кружки.

Один раз организовали информационную кампанию для московских активистов, которые выступили против застройки Афганского сквера.

Хотелось бы, конечно, больше взаимодействовать с коллективами за пределами «медийки» — от обмена опытом и кадрами до совместного участия в исследованиях.

Вопрос: Из-за высокого уровня требований к каждому из членов марксистский коллектив не может быть большим. Какое место своему проекту вы относите в среде левого движения в России?

Ответ: У нас относительно высокие требования к редакции, то есть руководству коллектива. Кандидат в редакцию, чтобы стать редактором, должен пройти теоретический ценз и поучаствовать в работе коллектива три месяца.

Рядовым членом коллектива может стать любой, разделяющий наши основные взгляды и готовый помочь делом коллективу — от текстовой и медийной активности до работы в кружках и участия в исследованиях.

Какое-то «место» в условном движении мы занимаем только из-за ограниченности ресурсов. Сейчас для нас приоритетно готовить кадры, заниматься просвещением и теоретической работой, публикуя результаты работ в доступной форме. По мере расширения коллектива мы задумаемся и о других проектах.

Вопрос: Насколько призывы к волонтерству успешны? В чем мотивация людей, добровольно присоединившихся к команде? Удается ли вам собирать средства на работу проекта и на что тратятся донаты?

Ответ: Привлекать разных специалистов для построения полноценного марксистского медиа — одна из главных задач «Спички». Поэтому мы иногда делаем призывы редакторов, программистов, дизайнеров.

Эти призывы успешны: отдел программистов, которые постоянно улучшают наш сайт, состоит в основном из людей с призывов в наших социальных сетях. Таким же образом к нам пришло несколько замечательных дизайнеров.

Волонтёры приходят в «Спичку» для общения с единомышленниками, совершенствования своих профессиональных навыков. Главное, они искренне хотят развить и осовременить марксизм.
Деньги на работу «Спички» мы собираем благодаря донатам подписчиков и ещё из собственных средств. Тратим их на рекламу и на материальную помощь членам нашего коллектива.

Вопрос: Как СВО повлияло на работу проекта?

Ответ: На нас СВО повлияло так же, как и на другие медиа. В условиях фактического запрета открытых политических высказываний приходится тщательно следить за словами.

В нашем коллективе есть юристы, которые проверяют «резкие» формулировки в наших материалах, и даже выпустили памятку(https://spichka.media/zametki/kak-ne-sest-za-posty), как писать о революции и не оказаться за решеткой.

Вопрос: Левых часто упрекают в том, что они не понимают рабочего, есть ли понимание у вашего коллектива?

Ответ: Вряд ли можно сказать, что у современных российских марксистов есть исчерпывающее понимание рабочего класса в России. Есть отдельные исследования о специфике постсоветского капитализма у Бузгалина, Колганова, Кагарлицкого (признанного в России иноагентом), Дзарасова, которые мы критиковали в статье «Что мы знаем о России, в которой мы живем»(https://spichka.media/izuchaem-obshchestvo-rossii). Но пока это не сложилось в единую картину и ещё остается много неразобранных вопросов.

Так или иначе у нас есть понимание основных проблем рабочих, таких как эксплуатация, отчуждение труда, пассивность, отсутствие возможностей для реализации. Все участники нашего коллектива — наёмные работники. Мы понимаем проблемы рабочих, потому что сами ими являемся и регулярно с ними общаемся.
Это важно, ведь сейчас шаг влево, шаг вправо — и можно стать иноагентом или экстремистом.

Вопрос: В последнее время вы часто пишете про подъём правых — цифры показывают, что интерес к ним растёт. Что они делают правильно по сравнению с левыми? Чему левые могут поучиться у них?

Ответ: Правые сообщества вроде «Русской общины» и «Северного человека» работают с низовыми инициативами, объединяют людей в дружины. В таком масштабе организовывать людей левые просто не могут, потому что у них нет поддержки от власти или олигархов-шовинистов. У правых есть средства на спортклубы, регулярные массовые мероприятия, при этом они не сталкиваются с политическими преследованиями и даже получают благословение от РПЦ.

Прорыв в дизайне политического медиа в своё время сделал журнал «Спутник и Погром». Но с тех пор прошло много времени и чего-то более современного у правых радикалов, что могли бы перенять левые СМИ, — нет.

Нужны ли нам свои спортивные, туристические клубы? Да, нужны. Но заниматься этим регулярно без денег никто не может. Есть хорошая практика создания левых кооперативов, в которых можно совместно проводить досуг и вести просветительскую деятельность. С такими кооперативами мы стараемся сотрудничать(https://spichka.media/antonio-gramshi-i-kooperativy).

Со временем, надеемся, самоорганизация у левых сможет компенсировать «пассионарность» олигархов. Если же нет, тогда наша участь незавидна.

The Friday Five for 12 December 2025

Dec. 11th, 2025 01:12 pm
anais_pf: (Default)
[personal profile] anais_pf posting in [community profile] thefridayfive
1. Did you get an allowance as a kid, and if so, how much was it?

2. How old were you when you had your first job, and what was it?

3. Which do you do better: save money or spend money?

4. Are people more likely to borrow money from you, or are you more likely to borrow from them?

5. What's the most expensive thing you've ever bought?

Copy and paste to your own journal, then reply to this post with a link to your answers. If your journal is private or friends-only, you can post your full answers in the comments below.

If you'd like to suggest questions for a future Friday Five, then do so on DreamWidth or LiveJournal. Old sets that were used have been deleted, so we encourage you to suggest some more!

Profile

waitingman: (Default)waitingman

November 2024

S M T W T F S
     1 2
3456789
10111213141516
17181920212223
24252627282930

Style Credit

Expand Cut Tags

No cut tags
Page generated Dec. 21st, 2025 10:44 pm
Powered by Dreamwidth Studios